.....Квартира тогда у нас была большая, «сталинка» – три очень просторные комнаты, с эркером и большим балконом, где я иногда подвешивала гамак. Мою «детскую» тоже маленькой не назовешь. Письменный стол напротив окна, слева книжный шкафчик, справа деревянная кровать, подальше гардероб – всё из светлого дерева. Над кроватью небольшой китайский коврик, который «был жив» ещё совсем недавно, в 2000-м году. Такое вот качество. А на торцевой стене – огромная, до потолка почти, географическая карта мира.
Я становилась на стул, водила пальцем по незнакомым названиям городов – таким экзотическим, прекрасным, как музыка. Казалось, весь мир перед тобой, только руку протяни, и всё непременно свершится. Пол под картой был укрыт громадной шкурой бурого медведя с когтями и большой головой. Шерсть длинная, густая. Когда меня кто-нибудь обижал, а это случалось частенько, я бросалась на «моего» медведя и с наслаждением рыдала ему в ухо. Уж он-то меня понимал! Когда приходили подружки, мы всегда секретничали, восседая на шкуре. Или играли в «подкидного дурачка». Я незаметно прятала лишнюю карту в шерсть, чтобы потом «неожиданно» выиграть.
Кстати, о медведе. Когда-то мы жили на Дальнем востоке в городишке Бикин, это недалеко от китайской границы, рядом горы Сихотэ-Алинь, Хабаровский край. Я там и родилась. Мне было года три-четыре, но я помню, как привезли из тайги огромную тушу медведя – папа ездил на охоту и подстрелил бедняжку. А позже снятую шкуру расстелили на полу посреди комнаты, и все соседи пришли поглазеть – встали вдоль стен, а я с визгом бегаю вокруг…. ...Дом наш в Щучине был из кирпича белого цвета, с плоскими белыми полуколоннами, всего четыре этажа, но достаточно высокий. С внешней его стороны находилась чудесная настоящая аллея из очень старых огромных лип, толстых и ветвистых. Посажена она была где-то в конце 19 века, в годы, когда Щучин значился польским уездным городом, а на месте военного городка располагалось имение графа Пилсудского. Нынешний Дом офицеров тоже «родом» из прошлого: построен был как подарок любовнице графа. А где проживала прислуга – там прекрасно разместилась советская почта. Сохранились также два пруда в гранитной облицовке, но в ужасном состоянии: бурьян, тина и пиявки. Зато здесь прекрасно себя чувствовали дафнии и циклопы – это такие полупрозрачные одноклеточные существа, которых обожают аквариумные рыбки. Я ловила их маленьким самодельным сачком и переправляла в пол-литровую банку с водой. Мои «гуппи» и «неоны» прямо-таки зверели в погоне за живой белковой пищей. Однажды в сачок попался крошечный серенький малёк какой-то рыбки. Я не стала выбрасывать несчастного – места всем хватит. Но как-то слишком быстро малёк превратился в серенькую щучку и сожрал местных обитателей аквариума. С попугаями тоже вышло нехорошо. Они проживали в большой клетке с куполообразным верхом. На рассвете они так голосили, что не помогала темная накидка, поэтому в тёплые дни клетка стояла на балконе. Однажды пришли солдаты – что-то там покрасить в комнате. Ребята из глухой деревни, они о попугаях и не слышали даже. «Ой, пацаны, глянь – райския птицы!!» - и открыли дверцу. Пять штук выпорхнуло, а последнего смерть настигла позже- в когтях кота Пушка.
Пушок – та ещё личность. Толстый матёрый котяра в мелкую серо-зеленоватую полосочку. Когда мама бывала дома, он находился под её юрисдикцией и сопротивлялся моим посягательствам на его свободу довольно агрессивно. Но наедине со мной это был просто ангел во плоти. Делай с ним, что хочешь. Я и делала. Пеленала. Поила молоком из соски, баюкала – в общем, проявляла все материнские инстинкты. Однажды нарядила его в ползунки, распашонку, крошечные ботиночки, пуховую зелёную шапочку, уложила в большую кукольную коляску с откидным верхом и пошла погулять, «чтоб ребенок свежим воздухом подышал». Прохожие и не догадывались, что там кот. А один толстущий дядька с огромной лысой головой так умилился моей заботливостью, что наклонился над коляской и пропыхтел: «С братиком гуляешь?».
Пушок в ужасе выпрыгнул из пелёнок и понёсся по аллее: шапка на спине, один ботинок слетел, а распашонка развевается, как плащ у Бэтмана. Дядька тоже шарахнулся в сторону, а после так хохотал, что ему сделалось дурно. Прислонившись спиной к дереву, он задыхался, плакал и вытирал голову носовым платком. Собралась кучка народу, из небытия возникли «очевидцы». И получилось, что вроде я украла чужого ребенка. Сплетники везде одинаковы.
Потом я полдня искала Пушка, звала, рыдала, но – увы! Беглец явился утром, но без своей чудесной одёжки.
Ещё у нас дома проживал большой ёж. Не знаю, как он очутился в городке. Пришлось притащить бедолагу домой, чтобы позже отвезти его в лес. Ночами он топал по всей квартире, словно маленькая лошадь: выходил на охоту. Но мышей у нас не водилось. Поэтому мы с подружкой сами ходили на промысел – охотились на юных лягушат у тех же заросших прудов. Лягушата были мелкими, почти с ноготь; они буквально гроздьями висели над стоячей водой, уцепившись за траву и друг за друга. Их было легко собирать в коробку из-под обуви, (Бог мой, какое зверство!). Мы вытряхивали их на балкон. Ёж наш весь напрягался, глаза загорались огнем азарта. Прыг! – и нет лягушки, только слышен хруст, как если бы вы надкусили огурец. Ужас. Лягушки, не ведая чувства высоты, легко прыгали с балкона, дождем сыпались на головы прохожих. От такой сытой жизни ежик разленился, потолстел. Папа и мама сказали, что он разучится охотиться в природе, надо его срочно отвозить в лес.
Проводы были грустными. Я выпустила постояльца на полянку, в кустики земляники. Ежик наш замер на минуту, а после затрусил к кустам и скрылся в густой траве. Даже не оглянулся, неблагодарный. Вот, что обидно.
Про белку и раненого енота рассказывать не буду. Тоже что-то вроде истории с ежом. А все кошки и собаки, за редким исключением, которые появлялись у нас, были изначально или бездомными, или отощавшими и избитыми. Я притаскивала очередного несчастного, умоляя маму оставить его у нас «на три денька» на излечение, а после он, сытый и довольный, проживал в любви и ласке отмеренную ему жизнь в качестве члена семьи....

|Наверх|1| 2|3|4|5|6|7|8|9|10|11|